В маленьком прибрежном городке на севере Германии жил старый художник — Густав Леманн. Седой, с вечно перепачканными краской пальцами, он был человеком тихим, почти незаметным. Каждое утро он выходил на берег со своим мольбертом, ставил его у самой воды и писал море — одно и то же, но каждый раз по-разному: сегодня спокойное, завтра злое, иногда — сияющее, как зеркало.
Так шли годы. Его знали все — старики здоровались, дети подбегали посмотреть, как из пустоты рождаются волны и небо. Но потом его картины изменились.
Однажды, поздней осенью, Густав проснулся среди ночи от странного звука — будто кто-то шептал его имя. Он решил, что это ветер, но не смог уснуть. Подошёл к окну — и увидел бледную полоску света, падающую прямо на его мольберт. Не раздумывая, зажёг лампу, взял кисть. Рука будто жила сама по себе. Он не помнил, как рисовал, — просто следил за линиями, за тенями, как в трансе.
Когда рассвело, на холсте было море. Но не то, к которому он привык. Вода бурлила, лодка перевёрнута, люди тонули. Он вздрогнул — никогда прежде не писал ничего подобного. Хотел выбросить картину, но почему-то не смог.
Через два дня по радио сообщили: в заливе, неподалёку от их города, затонул прогулочный катер.
Густав долго не мог вымолвить ни слова.
— Это совпадение, — сказал он себе. — Просто совпадение.
Но через неделю он снова проснулся ночью. Та же дрожь, тот же холод, тот же голос, будто звавший его кистью в руку. На этот раз он нарисовал огонь над горами. Пламя, дым, искры. Он не понимал, зачем.
Через пять дней загорелись старые склады на окраине. Огонь было видно даже с его окна. Когда город проснулся, он стоял у двери, держа в руках свежую картину.
— Густав, вы это предсказали, — сказала соседка Марта, сжав крестик. — Это вы знали!
— Я ничего не знаю, — прошептал он. — Я просто рисую.
Слухи разлетелись. Кто-то говорил, что он связан с потусторонним. Кто-то — что заключил договор с дьяволом. А кто-то просто боялся. К нему перестали заходить соседи. Люди обходили дом стороной. Только Марта иногда оставляла еду у двери.
Густав всё реже выходил на улицу. И всё чаще — рисовал. Не потому, что хотел. А потому что не мог не рисовать. Иногда он просыпался утром — и обнаруживал новый холст, стоящий на мольберте. На нём были люди, которых он никогда не видел, — но их глаза казались до боли знакомыми. На одном холсте был мост, рушащийся над рекой. Через неделю тот самый мост обвалился после шторма.
Он начал прятать картины. Некоторые — сжигал. Но чем больше он пытался остановиться, тем сильнее что-то внутри требовало продолжать. Однажды вечером к нему пришёл молодой журналист из Гамбурга.
— Господин Леманн, говорят, вы можете видеть будущее. Позвольте мне написать о вас статью.
Старик покачал головой:
— Вы не понимаете. Я не вижу. Я просто… чувствую.
— Чувствуете что?
— Что скоро будет плохо. И когда это чувство приходит, я не могу молчать.
Журналист усмехнулся, но попросил показать картины. Они спустились в подвал. Там стояли десятки холстов, накрытых тряпками. Когда он снял одну, на ней был изображён город, накрытый волной.
— Вы нарисовали цунами?
— Не знаю, — тихо ответил Густав. — Просто море… злое.
Через неделю в новостях сообщили: в Норвегии огромный оползень вызвал волну, уничтожившую прибрежную деревню. Журналист приехал снова — но дом художника стоял пустой.
Его нашли спустя три дня. Он сидел перед мольбертом, с кистью в руке, глаза были открыты, но уже не видели. Перед ним стояла последняя картина.
На ней — его собственный дом, а за окном — чёрное небо и всполохи света, будто всё вокруг полыхало.
На обороте холста было написано дрожащей рукой:
“Если бы я мог остановить то, что вижу…”
Сейчас его картины выставлены в музее города Росток На одной из них — женщина с ребёнком, стоящая перед странным небом, из которого падает красный свет. Никто не знает, что это значит.
Но старые рыбаки говорят, что иногда, в штиль, море у берега становится таким же цветом, как краска на тех холстах — густо-бордовым. И в это время лучше не выходить в море.
